СМИЛУЙСЯ, ГОСПОДИ!
Молитва
Пошли нам, Господи, терпенье
В годину буйных мрачных дней
Сносить народное гоненье
И пытки наших палачей.
Дай крепости нам, Боже правый,
Злодейства ближнего прощать,
И крест тяжелый и кровавый
С Твоею кротостью встречать.
И в дни мятежного волненья,
Когда ограбят нас враги,
Терпеть позор и оскорбленья,
Христос Спаситель, помоги.
Владыка мира, Бог вселенной,
Благослови молитвой нас
И дай покой душе смиренной,
В невыносимый, страшный час.
Предисловие
Эту книгу можно было бы назвать - хроника коммунистического гнета, который пережили российские немцы, имевшие несчастье родиться в России. Пусть этот труд - о характере нашего народа и его трагической истории - еще раз напомнит ныне живущим, о неимоверно тяжелом пройденном пути, в сплошных кочках и колдобинах, о тех бесчеловечных мытарствах и страданиях российских немцев, когда приходилось выносить невыносимое. Пусть никогда не сотрется из памяти людей то безысходное прошлое, которое выпало на долю многострадального народа.
Мы, старшее поколение, понемногу уходим с арены жизни, молодые, не жившие в сталинскую драконовскую эпоху, уже не сумеют передать те ужасы, свидетелями которых были их отцы и деды. Правда со временем возвращается, не возвращаются люди, чьи жизни безвинно загублены, а те, которым удалось выжить в дремучем коммунистическом аду, остались, как правило, физическими и духовными инвалидами.
Человеческая память - это тяжелый гнетущий груз, от которого невозможно избавиться. Многие считают, лучше жить без памяти, которая постоянно возвращает к прошлым, пережитым страданиям, но вряд ли такая жизнь достойна человека. Как порой ни тяжела память, но именно она, в первую очередь, отличает человека от животного. Мы, оставшиеся в живых, обязаны воссоздать ту историческую картину, события сталинской эпохи, в период с 1941 по 1956 год, к которой каждый, кто пережил это страшное людоедское время, мог бы приложить, умножить многотысячные собранные факты, которые ему известны, с которыми он сам или кто-либо из его семьи сталкивались. Такие свидетельства могут стать частью всеобъемлющей исторической картины.
Я посчитал долгом перед своим народом собрать и составить свидетельство о преступном бесчинстве советской власти по отношению к российским немцам.
Не было причин обвинять российских немцев в нелояльности к власти. Специалисты из НКВД и МГБ инсценировали гнусную провокацию о том, что в немецкой республике Поволжья якобы готовится массовое предательство, созревает пятая колонна с целью оказания содействия фашистской Германии, чтобы быстрее оккупировать страну. На эту фальшивку сразу же отозвался коммунистический человеконенавистник, публицист Илья Эренбург. Он первым одобрил этот чудовищный указ от 28 августа 1941 года, призвал уничтожить, выкорчевать с корнем все немецкое. Призывал даже уничтожать младенцев в люльках, утверждал, что из этих младенцев вырастут потенциальные враги народа. Один из его верных последователей - ныне живущий в Германии Борис Хазанов. Его мифотворчество называлось - "По ком звонит потонувший колокол". Этот пасквиль был напечатан в журнале -Страна и мир" за 1986 год. Как только этому клеветнику в горло лезет немецкий хлеб, и как он этим людям, которых оплевал, теперь в глаза смотрит? Были и другие советские писатели, которые не стеснялись плеснуть ковшик помоев на российских немцев. А русский писатель Владимир Личутин публично требовал загнать в резервации национальные меньшинства России. Эти несуразные требования прозвучали не в дикие сталинские времена, а в декабре 1988 года, на достопамятном пленуме правления Союза писателей РСФСР.
Провокация в отношении немцев Поволжья была осуществлена комиссарами НКВД, эти злые измышления после были опровергнуты российскими исследователями. После августовского, драконовского Указа начали рьяно осуществлять депортацию самым бесчеловечным образом. Она имела катастрофические последствия для нашего народа. Матильда Гольц рассказывала, как депортация происходила в их селе. Вечером военные, с петлицами НКВД, обходили дома и предупреждали жителей, чтобы к восьми часам утра все собрались у правления колхоза. Вещей разрешали брать с собой столько, сколько можешь унесли. Предупреждали, что до станции 18 км, идти придется пешком и свой скарб нести на себе. В половине восьмого уже начали бить в подвешенный лемех от плуга, это был сигнал на сбор. Сельчан уже поджидала кучка военных, всех проверяли по списку. Принесли на носилках парализованную женщину, положили ее у ног энкаведешника. Дед Фридрих Дик спросил у старшего, как быть с этой больной, парализованной женщиной.
- Можете ее положить на телегу, но предупреждаю, дополнительного транспорта не будет, - заявил лейтенант. - Ваши вещи тогда будете тащить на себе.
Сельчане согласились нести свои узлы, не бросить же живого человека на верную погибель!
Когда все были в сборе, прозвучала команда: "Шагом марш! Трогайте!" И печальное шествие пришло в движение. Это были первые шаги в неумолимую, печальную историю, которая вела нас в неотвратимое изгнание. Впереди процессии шла горбатая, безродная старушка Агата Вайс, одетая в жалкие лохмотья, на ногах - не по размеру большие, рваные резиновые боты. Когда уже стали выходить из села, старушка Агата вдруг жалобно запела протяжную похоронную песню, женщины подпевали ей со слезами на глазах. Так прощались сельчане с родными местами, с могилами предков. Было такое ощущение, говорила Матильда, будто идешь за собственным гробом. Дорога назад, в родные места, ссыльным была заказано.
На станции людей, как скот, загнали в грязные -телячьи- вагоны. Перед самой отправкой произошел трогательный эпизод. Большой бурый пес - Джульбарс, деда Фридриха Дика, провожал своих хозяев до самой станции. Когда все загрузились, Джульбарс стоял возле открытых дверей, с печальными глазами, словно спрашивал: на кого же вы меня бросаете, возьмите меня собой, я же ваш... Но как его взять, когда вагон и без того набит, как селедки в бочке. Елизавета Гужековская вдруг всплеснула руками, стала громко причитать:
- Господи всемогущий! Люди добрые, посмотрите, собака плачет, как человек! - и сама не выдержала, заплакала навзрыд. Действительно у пса из глаз покатилась одна, вторая скупая слеза...
- Даже животное не выдержало, плачет, что же нам, горемыкам, тогда остается, кроме как горючими слезами обливаться и проклинать наших угнетателей, мучителей. - жалобно причитала Мария Шварц.
К вагону подошел энкапедешник. Он собрался закрыть дверь, замахнулся на пса, хотел его отогнать, но тот оскалился и зло зарычал. Энкаведешник выхватил из кобуры револьвер и два раза выстрелил в собаку. Джульбарс упал на бок, жалобно заскулил, скорчился. В дверях показался дед Фридрих.
- За что же ты такого доброго пса убил? Ирод!
- Еще одно слово и ты, старый педераст, будешь лежать рядом со своим вонючим псом, - взревел конвоир.
Дед Фридрих ничего больше не сказал: понурив голову, пробрался в глубь вагона.
В этом утомительном путешествии, точнее сказать, арестантском этапе, никакое пропитание людям не выдавали, кроме кипятка на узловых станциях. Каждый должен был заботиться сам о себе, но как заботиться, если везут под усиленным конвоем? Скотские условия не выдержала парализованная фрау Флаум, промучилась немного больше недели.
Беды сопровождали ссыльных постоянно, с каждым днем становилось все тяжелее и тяжелее. Теперь встал вопрос: как предать земле тело умершей старушки? Дед Фридрих обратился к начальнику эшелона, но тот в ответ только накричал на него:
- Ты что думаешь, я тебе остановлю поезд и организую пышные похороны? Идет война, кругом под снегом валяются трупы наших доблестных воинов. Она что, лучше наших солдат? Выбросите ее n сугроб, и больше не приставай ко мне с идиотскими вопросами.
Так был решен вопрос. Кто может себе в полной мере представить, какие душевные муки была вынуждена вынести дочь - оставить любимую мать в снежном сугробе, в диких казахских степях... Какое должно быть сердце, чтобы такое выдержать! Дочь упала голыми коленями в снег, у снежной могилки матери, и так надрывно рыдала, что, казалось, небо разверзнется над головой. У бедной дочери все в груди обуглилось. Если бы эти неимоверные страдания можно было правдиво изложить на бумаге, они сотрясли бы весь мир от такого коммунистического зверства.
Казалось, не было в мире больше нации, которой выпала бы такая горькая участь. Четырехлетняя внучка Аннушка со слезами на глазах допытывалась у горем убитой матери, почему "выбросили бабушку". Что могла ответить измученная мать своей малолетней дочурочке-несмышленышу?
Одним росчерком пера вся нация была скопом осуждена на вечные скитания. Обворованы до последней нитки, лишены не только имущества, но и равноправия с другими людьми. При коммунистической системе вся правда заключалась в кобуре с большим "маузером". Необузданная злоба и дикое самоуправство дохнули на наш горемычный народ, которому предстояло выносить невыносимое. Будет ли когда-нибудь написана истинная история российских немцев, без ретуши, где были бы отражены все немыслимые страдания, унижения и оскорбления, выпавшие на их долю?
Проклятая война стала для российских немцев настоящим бедствием, их, в первую очередь, преследовали по национальному признаку. Можно почти с полной уверенностью сказать, что нет ни одной семьи среди российских немцев, где бы ни орудовал кровавый сталинский топор, прореживая семейные ряды, как кукурузу в поле, а некоторые семьи этот монстр полностью вырубил. Наши люди потеряли все, не только свои дома, живность и долгими годами нажитое имущество, они потеряли самобытную культуру, язык, традиции и веру. Могилы наших людей разбросаны по всей обширной стране, многие ушли на удобрение тундры и бесплодных, голодных казахских степей. Нас лишили возможности поклоняться могилам, где покоятся наши родители, братья и сестры. В большинстве случаях они зарыты, как падший скот, в безымянных ямах, котлованах и экскаваторных траншеях. Никто из арестованных трудармейцев не был удостоен даже самого захудалого креста. Если он был захоронен в отдельной могиле, тогда в изголовье торчала ржавая арматурина. с прикрученной к ней проволокой, биркой с лагерным номером замордованного, выбитым гвоздем на кусочке жести, вырезанной из консервной банки.
Первое кладбище трудармейцев в "Челябметаллургстрое" было расположено там, где после был возведен шлакоотвал. Когда домна выдала первый чугун, расплавленным металлом - шлаком заливались эти кладбища. В провалы мелко выкопанных могил попадала расплавленная масса, все, что еще оставалось от немца-трудармейца, сгорало, из могилок поднимался дымок, воняло паленым мясом и горелыми костями. Тотальный советский режим не давал людям жить нормально, теперь еще и покоя в могилах лишили. Здесь уместно вспомнить прекрасные стихи нашего замечательного поэта Виктора Графа:
"Умирая, мама нас просила
Праху низко поклониться.
И будь я в стае журавлей,
Летящей в высокой сини,
Я поклонился бы могиле
И святой памяти твоей.
Но нет ни стаи, ни могилы,
Жива лишь боль в душе моей".
К началу зимы депортированных российских немцев доставили к месту пожизненной ссылки. Никто, конечно, не приготовил хотя бы элементарные помещения, пригодные для жилья. Местом ссылки, как правило, выбирали самые захудалые, нищие колхозы, расположенные в глубинке, в гиблых местах, мало пригодных для жизни людей - в Сибири и Казахстане. В этих селах и аулах местные жители сами терпели вопиющую нужду, жили впроголодь, а тут еще пригнали "вражьих фашистов". В большинстве, особенно в русских селениях, ссыльные немцы поначалу были приняты как враги, которые повинны в кровавой войне. Советская пропаганда в этом направлении работала на всю мощь, чтобы еще больше усложнить жизнь обездоленных людей, что-что, а это коммунисты умели делать отлично.
Изгнанных из своих мест ссыльных размешали в развалюхах, сараях, кошарах и скотских дворах, прямо вместе со скотом. Некоторые матери укладывали своих детей под бок лежавших коров, чтобы хоть как-то обогреть ребенка. Немцы были уравнены со скотом, порой и того хуже. Скот кормили три раза в день, а ссыльные должны были сами за свое существование беспокоиться. Для того чтобы спасти детей от голодной смерти, родители снимали с себя последнюю одежду, выменивали ее на продукты.
В адских условиях тысячи людей погибали неестественной смертью, особенно много умирало грудных младенцев и малолетних детей. Установить, хотя бы приблизительно, сколько погибло российских немцев в этом коммунистическом кошмаре, не представляется возможным, потому что учет никто не вел, никому такой учет не нужен был. Погибают, ну и пусть погибают, это же немцы-фашисты!
Это было только началом того предстоящего ужаса, который уготовила нашему народу "родная коммунистическая партия". В это время за высокими стенами Кремля готовили новый удар по немецкому народу России. 10 января 1942 года вышло новое драконовское постановление, которое гласило: всех российских немцев мобилизовать в трудармии. На деле, выглядело все по-другому. О какой-либо трудармии, в нормальном, человеческом понятии, и речи не могло быть. Всех насильно мобилизованных с первых же дней загоняли как уголовных преступников за колючую проволоку. С ними обращались жестоко, как с настоящими врагами, принуждали к двенадцатичасовому каторжному труду. На работу и с работы водили под дулом винтовок и автоматов, в сопровождении натасканных, постоянно оскаленных овчарок.
Позже вышло еще несколько постановлений - от 14 февраля и 7 октября 1942 года, 26 апреля, 2 и 19 августа 1943 года. И каждое последующее постановление все больше ужесточало и без того ужасное положение российских немцев. Если в первых двух случаях речь шла только о мужчинах от 17 до 50 лет, то уже по третьему постановлению на каторжные работы мобилизовали мужчин от 15 до 55 лет, а женщин - от 16 до 50 лет, кроме беременных и имевших малолетних детей в возрасте до трёх лет.
Можно сказать, что коммунисты бросили смертельный вызов немецкому народу. Поединок был жестокий и беспощадный, отразить натиск было почти невозможно. Если бы проклятия, которые были посланы "родной коммунистической партией" и предсмертные стоны замученных могли дымиться, то вся великая Русь задохнулась бы от едкого дыма. Наш народ пережил настоящий коммунистический апокалипсис.
Разумеется, все концлагеря смерти, где содержались немцы, перечислить просто невозможно, ибо вся страна была тогда окутана колючей проволокой. Назову лишь самые зловещие, где людей уничтожали голодомором: "Воркуталаг", "Вятколаг", "Бокалрудстройлаг", "Челябметаллургстройлаг", "Севлаг", "Ивдельлаг", "Солекамсклаг", "Печерлаг", "Усольлаг", "Желдорлаг - Котлас" и сотни других. В этих советских концлагерях смертность была столь высока, что за два года лагерный контингент заключенных российских немцев уменьшился более чем наполовину. Эти слова подтверждаются документально, приведу в пример две архивные справки.
